История с уголовным делом в отношении Шахина Шыхлинского — руководителя азербайджанской диаспоры в Екатеринбурге — выходит далеко за рамки частного судебного процесса. Перед нами не просто спор о доказательствах или процессуальных нарушениях, а симптом более глубокого институционального кризиса, который на протяжении последних лет формируется в российской политике в отношении национальных диаспор, прежде всего азербайджанской.
С формальной точки зрения всё выглядит привычно: следствие завершено, обвинение предъявлено, дело направлено в суд. Однако в институциональном анализе важны не только процедуры, но и контекст — кто, как и с какими целями эти процедуры запускает. В случае Шыхлинского этот контекст выглядит тревожно однородным. Показания по делу, как пишут СМИ, принимал старший следователь СК РФ по особо важным делам А. С. Карапетян, а ключевые свидетельские показания дал сотрудник МВД Карен Тутунджян. При этом защита указывает на серьёзные противоречия в обвинениях и на односторонний характер расследования.
В развитых правовых системах, далеких от фальсификаций, подобное совпадение не имело бы принципиального значения. Но в условиях ослабленных институтов, где персональный фактор часто подменяет собой нейтральность государства, такие детали становятся политически значимыми. Речь идёт не об этнической принадлежности как таковой, а о том, что сама система не считает нужным демонстрировать беспристрастность — ни в форме, ни в содержании.
При этом нельзя игнорировать и персональный состав процесса. То, что уголовное дело против Шыхлинского ведётся следователем армянского происхождения, а обвинение ему предъявлено на основании показаний сотрудника МВД армянского происхождения, в условиях уже сложившегося контекста воспринимается не как нейтральное совпадение, а как индикатор отношения системы к азербайджанской диаспоре. В ситуации, где институты утратили доверие к собственной беспристрастности, подобные детали приобретают политическое измерение и усиливают ощущение предвзятости.
В более широком смысле речь идёт о целенаправленной стратегии: ослаблении диаспорских структур, подчинении проживающих в России азербайджанцев и попытке их последующего использования в качестве инструмента давления на Азербайджан. Такая логика характерна для государств, воспринимающих автономные сообщества не как часть гражданского общества, а как объект управляемого контроля.
Дело Шыхлинского укладывается в более широкую логику давления на азербайджанскую диаспору в России. Эта линия прослеживается как минимум с 2017 года, когда была ликвидирована регистрация Всероссийского конгресса азербайджанцев. С тех пор инструментарий практически не менялся: попытки взять диаспорские структуры под контроль, давление на руководителей, возбуждение уголовных дел, аресты, лишение гражданства.
Показателен и эпизод с Видади Мустафаевым, назначенным на место Шыхлинского после его ареста. Силовые структуры, рассчитывавшие с помощью Мустафаева установить управляемый контроль над азербайджанской диаспорой, столкнулись с тем, что его криминальные связи и положение в криминальной иерархии невозможно было ни замаскировать, ни игнорировать, и в итоге оказались вынуждены пойти на его арест.
Список аналогичных случаев давно перестал быть случайным. Аресты Фаика Алиева в Смоленской области и Юсифа Халилова в Воронеже, лишение гражданства Ислама Гусейнова в Ульяновске и Эльшана Ибрагимова в Московской области — всё это элементы одной и той же политической модели. Особого внимания заслуживает история депутата Думы ХМАО Халида Тагизаде, который, как уже писал Minval Politika, после резонансного выступления столкнулся с административным и политическим давлением, был лишён мандата и фактически вытеснен из страны.
Особую остроту ситуации придаёт контраст между активностью российских силовых структур в отношении азербайджанской диаспоры и фактическим отсутствием ответственности по делу об уничтожении гражданского самолёта Азербайджана. Несмотря на публичные извинения президента России и обещания скорого завершения расследования, правовых мер до сих пор не принято.
Для любого государства такая асимметрия опасна. Она разрушает фундамент доверия — как внутри страны, так и за её пределами. Когда одни дела форсируются, а другие годами остаются без развития, это перестаёт быть вопросом юриспруденции и становится вопросом политического выбора.
Дело Шыхлинского — это не только проверка на прочность конкретного судебного процесса. Это тест на зрелость российских институтов, их способность действовать нейтрально и предсказуемо. Пока этот тест проваливается.
Парадоксальным образом подобная политика не укрепляет государство, а ослабляет его. Давление на диаспоры не создаёт лояльность, а формирует отчуждение и презрение. Избирательное правоприменение не повышает безопасность, а подрывает доверие и создает опасения среди населения. В долгосрочной перспективе именно такие решения, а не внешние факторы, становятся источником стратегической нестабильности.
Внимание азербайджанского государства к подобным делам носит системный характер и отражает понимание того, что в условиях избирательного правоприменения диаспоры становятся уязвимым объектом давления. Освобождение руководителя воронежской диаспоры Юсифа Халилова стало возможным лишь после вмешательства на высшем политическом уровне, что наглядно демонстрирует пределы автономии правовой системы и её зависимость от политической воли. В этой же логике рассматривается и дело Шыхлинского, которое находится под постоянным контролем и потому не исключает пересмотра принятых в отношении него решений.
Однако именно здесь возникает ключевой излом. Факт того, что подобные дела требуют личного внимания и вмешательства президента Ильхама Алиева, говорит не о нормальности процесса, а о его глубокой аномалии. Российская система фактически подталкивает двусторонние отношения к модели, при которой справедливость и закон становятся предметом политического торга, а не институциональной гарантии. В результате официальная Москва демонстрирует выбор не в пользу деэскалации, а в пользу сознательного и системного наращивания напряжённости с Баку — стратегии, которая может быть удобна в краткосрочном управлении, но в долгосрочной перспективе неизбежно оборачивается утратой доверия, углублением отчуждения и стратегическим ослаблением самой государственности России.
